Гражданская казнь чернышевского ультразвуковой сканер. «Гражданская казнь Чернышевского

Гражданская казнь в Российской империи и других странах — один из видов позорящего наказания, применяемого в XVIII—XIX вв. еков. Осужденного привязывали к позорному столбу и публично ломали шпагу над головой в знак лишения всех прав состояния (чинов, сословных привилегий, прав собственности, родительских и т. д. ). Например, 31 мая 1864 года в Петербурге на Конной площади состоялась «гражданская казнь» революционера Николая Чернышевского, после которой он был отправлен в Нерчинскую каторгу в Кадаинскую тюрьму.

Сегодня наш материал о том, кто еще из известных личностей в истории нашей страны был подвергнут такому позорящему виду наказания.

Николай Чернышевский

Раз начали с Николая Гавриловича, давайте с ним до конца и разберемся. Как мы уже отметили, гражданская казнь русского философа-материалиста и революционера-демократа прошла 31 мая 1864 года в Петербурге на Конной площади, затем он был отправлен в Нерчинскую каторгу в Кадаинскую тюрьму, потом переведён в Александровский Завод Нерчинского округа, а в 1867 году в Акатуйскую тюрьму. По окончании семилетней каторги его переводят в 1871 году в Вилюйск. Спустя три года в 1874 году ему официально предложено освобождение, но он отказывается подать прошение о помиловании. В 1875 году освободить его попытался Ипполит Никитич, но безуспешно. Лишь в 1883 году Чернышевскому дозволено вернутся в европейскую часть России, в Астрахань.

Мазепа

12 ноября 1708 года в Глухове была совершена символическая казнь бывшего гетмана, которая описывается следующим образом: «вынесли на площадь набитую чучелу Мазепы. Прочитан приговор о преступлении и казни его; разорваны князем Меншиковым и графом Головкиным жалованные ему грамоты на гетманский уряд, чин действительного тайного советника и орден святого апостола Андрея Первозванного и снята с чучелы лента. Потом бросили палачу сие изображение изменника; все попирали оное ногами, и палач тащил чучелу на веревке по улицам и площадям городским до места казни, где и повесил ».

Декабристы

Согласно приговору Верховного уголовного суда, подсудимые были разделены на 11 разрядов согласно степени их вины и приговорены к смертной казни «отсеченем головы» (1-й разряд), различным срокам каторжных работ (2−7 разряды), ссылке в Сибирь (8-й и 9-й разряды), разжалованию в солдаты (10-й и 11-й разряды). Осужденные с 1−10 разряды приговаривались также гражданской казни, которая произошла в ночь с 12 на 13 июля 1826 года: 97 человек были казнены в Санкт-Петербурге и 15 морских офицеров в Кронштадте. Кроме того, среди подсудимых была выделена особая группа «вне разрядов», в которую вошли П. И. Пестель, К. Ф. Рылеев, С. И. Муравьев-Апостол, М. П. Бестужев-Рюмин и П. Г. Каховский, приговоренные к смертной казни четвертованием.

Михаил Илларионович Михайлов

Гражданская казнь писателя Михаила Ларионовича Михайлова прошла 12 декабря 1861 года. Он был уличен в «злоумышленном распространении сочинения, в составлении коего он принимал участие и которое имело целью возбудить бунт против Верховной власти для потрясения основных учреждений Государства, но осталось без вредных последствий по причинам, от Михайлова не зависящим». Михайлова приговорили тогда к лишению всех прав состояния и шести годам каторги.

В тот день все было так, как обычно и случалось при таких казнях: Михайлова, облаченного в серую арестантскую одежду, на позорной колеснице доставили из Петропавловской крепости на Сытный рынок, возвели на эшафот, поставили на колени, прочли приговор, под барабанный бой переломили над головой шпагу. Поскольку власть, опасаясь демонстраций, сделала все, чтобы число зрителей было по возможности скромным, — даже объявление о предстоящей экзекуции появилось в «Ведомостях С. — Петербургской городской полиции» в тот же день, а саму экзекуцию назначили на 8 часов утра — публичной в полном смысле слова эта казнь не была.

Григорий Потанин

Летом 1865 года русский географ Потанин был арестован по делу «Общества независимости Сибири» и привлечён к суду по обвинению в стремлении отделить Сибирь от России. 15 мая 1868 года после трёхлетнего пребывания в Омском остроге Потанин был подвергнут гражданской казни, а затем отправлен на каторгу в Свеаборг, где находился до ноября 1871 года, после чего был отправлен в Тотьму.

Иван Прыжов

1 ноября 1869 года Прижов принимает участие в убийстве студента Иванова, после чего был арестован 3 декабря 1869 года. На суде 1—5 июля 1871 года приговорён к лишению всех прав состояний, двенадцати годам каторжных работ и вечному поселению в Сибири. 15 сентября 1871 года переводится в петербургский тюремный замок.

Гражданская казнь над ним состоялась 21 декабря 1871 года на Конной площади. 14 января 1872 года Прыжов отправлен в виленскую каторжную тюрьму, затем в острог в Иркутске, и по этапу на Петровский железоделательный завод в Забайкальской области. С 1881 года на поселении в Сибири. По словам русской писательницы Рашель Хин, «Пока была жива его жена, одна из тех неведомых русских героинь, жизнь которых представляет сплошное самоотвержение, Прыжов, несмотря на крайнюю нужду, ещё кое-как держался. После её смерти он окончательно пал духом, запил и умер на Петровском заводе в Забайкальской области 27 июля 1885 года, одинокий, больной, озлобленный не только против врагов, но и против друзей. О его кончине Н. И. Стороженко известил управляющий Петровского завода горный инженер Аникин ».

Сочинение

19 мая 1864 года на Мытнинской площади в Петербурге состоялось событие, которое навсегда вошло в летопись русского освободительного движения. Было туманное, мглистое петербургское утро. Моросил холодный, пронизывающий дождь. Струйки воды скользили по высокому черному столбу с цепями, длинные капли падали на землю с намокшего дощатого помоста эшафота.

К восьми часам утра здесь собралось более двух тысяч человек. Литераторы, сотрудники журналов, студенты медико-хирургической академии, офицеры армейских стрелковых батальонов пришли проститься с человеком, который около семи лет был властителем дум революционно настроенной части русского общества. После долгого ожидания показалась карета, окруженная конными жандармами, и на эшафот поднялся Николай Гаврилович Чернышевский. Палач снял с него шапку, и началось чтение приговора. Не очень грамотный чиновник делал это громко, но плохо, с заиканиями, с передышками. В одном месте он поперхнулся и едва выговорил \"сацали-(*133)ческих идей\". По бледному лицу Чернышевского скользнула усмешка. В приговоре объявлялось, что Чернышевский \"своею литературной деятельностью имел большое влияние на молодых людей\" и что \"за злоумышление к ниспровержению существующего порядка\" он лишается \"всех прав состояния\" и ссылается \"в каторжную работу на 14 лет\", а затем \"поселяется в Сибири навсегда\".

Дождь усиливался. Чернышевский часто поднимал руку, обтирая холодную воду, струившуюся по лицу, сбегавшую за воротник пальто. Наконец чтение прекратилось. \"Палачи опустили его на колени. Сломали над головой саблю и затем, поднявши его еще выше на несколько ступеней, взяли его руки в цепи, прикрепленные к столбу. В это время пошел очень сильный дождь, палач надел на него шапку. Чернышевский поблагодарил его, поправил фуражку, насколько позволяли ему его руки, и затем, заложивши руку в руку, спокойно ожидал конца этой процедуры. В толпе было мертвое молчание,- вспоминает очевидец \"гражданской казни\".- По окончании церемонии все ринулись к карете, прорвали линию городовых... и только усилиями конных жандармов толпа была отделена от кареты. Тогда... были брошены ему букеты цветов. Одну женщину, кинувшую цветы, арестовали. Кто-то крикнул: \"Прощай, Чернышевский!\" Этот крик был немедленно поддержан другими и потом сменился еще более колким словом \"до свидания\". На другой день, 20 мая 1864 года, Чернышевский в кандалах, под охраной жандармов был отправлен в Сибирь, где ему суждено было прожить без малого 20 лет в отрыве от общества, от родных, от любимого дела. Хуже всякой каторги оказалось это изнуряющее бездействие, эта обреченность на обдумывание ярко прожитых и внезапно оборванных лет...

Детские годы

Николай Гаврилович Чернышевский родился 12 (24) июля 1828 года в Саратове в семье протоиерея Гавриила Ивановича Чернышевского и его жены Евгении Егоровны (урожденной Голубевой). Оба деда его и прадед по материнской линии были священниками. Дед, Егор Иванович Голубев, протоиерей Сергиевской церкви в Саратове, скончался в 1818 году, и саратовский губернатор обратился к пензенскому архиерею с просьбой прислать на освободившееся место \"лучшего студента\" с условием, как было принято в духовном сословии, женитьбы на дочери умершего протоиерея. Достойным человеком оказался библиотекарь Пензенской семинарии Гавриил Иванович Чернышевский, человек высокой учености и безукоризненного поведения.

В 1816 году он был замечен известным государственным деятелем М. М. Сперанским, попавшим в опалу и занимавшим должность пензенского губернатора.

Сперанский предложил Гавриилу Ивановичу поехать в Петербург, но по настоянию матери он отказался от лестного предложения, сулившего ему блестящую карьеру государственного деятеля. Об этом эпизоде в своей жизни Гавриил Иванович вспоминал не без сожаления и перенес несбывшиеся мечты молодости на своего единственного сына, талантом и способностями ни в чем не уступавшего отцу. В доме Чернышевских царили достаток и теплая семейная атмосфера, одухотворенная глубокими религиозными чувствами. \"...Все грубые удовольствия,- вспоминал Чернышевский,- казались мне гадки, скучны, нестерпимы; это отвращение от них было во мне с детства, благодаря, конечно, скромному и строго нравственному образу жизни всех моих близких старших родных\". К родителям своим Чернышевский всегда относился с сыновним почтением и благоговением, делился с ними заботами и планами, радостями и огорчениями. В свою очередь, мать любила своего сына беззаветно, а для отца он был еще и предметом нескрываемой гордости. С ранних лет мальчик обнаружил исключительную природную одаренность. Отец уберег его от духовного училища, предпочитая углубленное домашнее образование. Он сам преподавал сыну латинский и греческий языки, французским мальчик успешно занимался самостоятельно, а немецкому его учил немец-колонист Греф. В доме отца была хорошая библиотека, в которой, наряду с духовной литературой, находились сочинения русских писателей - Пушкина, Жуковского, Гоголя, а также современные журналы. В \"Отечественных записках\" мальчик читал переводные романы Диккенса, Жорж Санд, увлекался статьями В. Г. Белинского. Так что с детских лет Чернышевский превратился, по его собственным словам, в настоящего \"пожирателя книг\".

Казалось бы, семейное благополучие, религиозное благочестие, любовь, которой с детства был окружен мальчик,- ничто не предвещало в нем будущего отрицателя, революционного ниспровергателя основ существовавшего в России общественного строя. Однако еще И. С. Тургенев обратил внимание на одну особенность русских революционных борцов: \"Все истинные отрицатели, которых я знал - без исключения (Белинский, Бакунин, Герцен, Добролюбов, Спешнее и т. д.), происходили от сравнительно добрых и честных родителей. И в этом заключается великий смысл: (*135) это отнимает у деятелей, у отрицателей всякую тень личного негодования, личной раздражительности. Они идут по своей дороге потому только, что более чутки к требованиям народной жизни\".

Сама же эта чуткость к чужому горю и страданиям ближнего предполагала высокое развитие христианских нравственных чувств, совершавшееся в семейной колыбели. Сила отрицания питалась и поддерживалась равновеликой силой веры, надежды и любви. По контрасту с миром и гармонией, царившими в семье, резала глаза общественная неправда, так что с детских лет Чернышевский стал задумываться, почему \"происходят беды и страдания людей\", пытался \"разобрать, что правда и что ложь, что добро и что зло\".

Гражданская казнь в Российской империи и других странах — один из видов позорящего наказания в XVIII—XIX веков. Её обряд состоял в публичном унижении наказуемого с преломлением шпаги над головой в знак лишения всех прав состояния (чинов, сословных привилегий, прав собственности, родительских и пр.).

Известные личности, подвергнутые гражданской казни:

12 ноября 1708 года — в Глухове прошла гражданская казнь гетмана Мазепы. В 1708 году Мазепа перешёл на сторону противника Российского государства в Северной войне — шведского короля Карла XII, почти за год до его разгрома русской армией. За измену присяге предан гражданской казни с лишением титулов и наград, которые он получил от царя. Русская православная церковь предала Ивана Мазепу анафеме. После поражения Карла XII под Полтавой (1709) бежал в Османскую империю и умер в городе Бендеры.

В ночь с 12 на 13 июля 1826 года — декабристы: 97 человек в Санкт-Петербурге и 15 морских офицеров в Кронштадте

12 декабря 1861 года — Михаил Михайлов. В конце 1850-х, начале 1860-х годов Михайлов был одним из видных деятелей революционного подполья России. Весной 1861 года выезжал в Лондон для печати прокламации «К молодому поколению». В 1861 году по возвращении из-за границы Михайлов был арестован по делу о распространении революционных прокламаций в Петербурге. Осуждён и приговорен к каторжным работам на 12,5 лет. В 1862 году сослан на каторгу в Сибирь.

19 мая 1864 года — Николай Чернышевский. 12 июня 1862 Чернышевский арестован и размещён в одиночную камеру под стражей в Алексеевском равелине Петропавловской крепости по обвинению в составлении прокламаций «Барским крестьянам от доброжелателей поклон». Поводом для ареста послужило перехваченное полицией письмо Герцена к Н. А. Серно-Соловьевичу, в котором упоминалось имя Чернышевского в связи с предложением издавать запрещенный «Современник» в Лондоне. Следствие продолжалось около полутора лет. Чернышевский вел упорную борьбу со следственной комиссией, опровергая фальшивые документы и ложные свидетельские показания, которые фабриковались по заданию комиссии (источник?) и приобщались к делу. В виде протеста против незаконных действий следственной комиссии Чернышевский объявил голодовку, которая продолжалась девять дней. 7 февраля 1864 года сенатом был объявлен приговор по делу Чернышевского: ссылка на каторжные работы сроком на четырнадцать лет, а затем поселение в Сибири пожизненно. Александр II уменьшил срок каторжных работ до семи лет, в целом Чернышевский пробыл в тюрьме и на каторге свыше двадцати лет. 19 мая 1864 в Петербурге на Конной площади состоялась гражданская казнь революционера. Был отправлен в Нерчинскую каторгу; в 1866 переведен в Александровский завод Нерчинского округа, в 1871 в Вилюйск.

15 мая 1868 года — Григорий Потанин. Летом 1865 года Потанин был арестован по делу «Общества независимости Сибири» и привлечён к суду по обвинению в стремлении отделить Сибирь от России. 15 мая 1868 года после трёхлетнего пребывания в Омском остроге Потанин был подвергнут гражданской казни, затем он был отправлен на каторгу в Свеаборг, где он находился до ноября 1871 года. После отбытия наказания был выслан в город Никольск Вологодской губернии.

21 декабря 1871 года - Иван Прыжов. 1 ноября 1869 года Прыжов принимает участие в убийстве студента Иванова. Арестован 3 декабря 1869 года; 5 марта 1870 года переводится в Петропавловскую крепость. На суде 1—5 июля 1871 года приговорён к лишению всех прав состояний, двенадцати годам каторжных работ и вечному поселению в Сибири. 15 сентября 1871 года переводится в петербургский тюремный замок. Гражданская казнь состоялась 21 декабря 1871 года на Конной площади. 14 января 1872 года Прыжов отправлен в виленскую каторжную тюрьму, затем в острог в Иркутске, и по этапу на Петровский железоделательный завод в Забайкальской области.

Инсценировка казни — вид пытки или психологического давления, заключающийся в имитации приготовлений к смертной казни человека, который подвергается давлению. В ряде случаев инсценировка устраивается с целью добиться каких-либо признаний: человеку завязывают глаза, заставляют рыть собственную могилу, приставляют ствол оружия к голове, ожидая, что страх смерти заставит его согласиться на те или иные требования пытающих. Иногда инсценировка казни производится над уже помилованным осуждённым, который этого не знает и готовится к смерти; такая психологическая травма выступает как бы дополнительной карой.

Один из самых известных случаев инсценировки казни (второго типа) был устроен над петрашевцами в 1849 году; к этой сцене в своих произведениях неоднократно возвращался самый известный из них — Ф. М. Достоевский.

Инсценировки с целью устрашения применялись и при советской власти. Когда арестованный в 1937 году по ложному обвинению К. К. Рокоссовский отказался признаваться даже под пытками, его дважды выводили на расстрел, но стреляли не в него, а в других приговорённых, находящихся рядом с ним.

В США инсценировка казни через утопление — пытка водой — до января 2009 г., когда администрация Барака Обамы отменила проведение допросов в ЦРУ, легально применялась сотрудниками ЦРУ в отношении подозреваемых в терроризме, что вызывало многочисленные протесты общественности и Конгресса, не поддерживавшиеся, однако, администрацией Дж. Буша. Случаи инсценировок казни отмечались среди пыток, предпринятых американскими военнослужащими над пленными иракцами в тюрьме Абу-Грейб в 2003—2004 годах.

Отлучение (от церкви) — практикуемая в некоторых религиях мера наказания за действия, несовместимые с одобряемым церковью образом жизни, за нарушение церковных правил, за отступничество (апостасию) или за ересь. Состоит в прерывании всяких отношений между церковью и отлучаемым. Религиозный смысл отлучения состоит в отказе церкви как бы то ни было отвечать за мысли, слова и действия отлучённого.

Отлучение практикуется во многих религиях, в частности, в христианстве и иудаизме. Практически, отлучение обычно состоит в том, что отлучённому запрещено участвовать в совершении общественных религиозных действий. Одним из первых известных примеров такой практики является описанное Юлием Цезарем в "Записках о Галльской войне" отлучение от жертвоприношений, принятое кельтскими друидами.

Христианская церковь практикует следующие виды отлучения:

Анафема (или великое отлучение, греч. ἀνάθεμα) — налагается высшей церковной инстанцией, применяется к отступникам и еретикам. Анафема имеет неопределённый срок действия и предусматривает запрет на любые связи церкви с отлучённым.

Запрещение (или малое отлучение, греч. ἀφορισμός) — налагается церковной властью регионального или местного уровня (в православии — епископом), главным образом, за нарушение церковных правил и за отступление от заповедей, состоит во временном запрете на участие в религиозных церемониях, на причащение и благословение.

Интердикт — применялся, главным образом, в западных христианских церквах. Представляет собой отлучение от церкви не отдельного прихожанина, а сразу большой группы: деревни, города, области, или даже государства. На территории, находящейся под интердиктом, не работали храмы, не проводились религиозные праздники, не отправлялись обряды (крещение, венчание, отпевание и прочее).

Позорящие наказания

Криминалист Д. М. Кахан в своих ранних работах утверждал, что «общество укрепляет свои фундаментальные ценности, наказывая преступников, оно делает это публично, когда использует позорящие наказания: тот, кто унижен публично, „не может скрыться, и его проступок выносится на суд других“. Более того, позорящие наказания имеют сильный устрашающий эффект и лучше соответствуют преступлению.». В своих поздних работах Д. М. Кахан «пересматривает свою позицию в отношении позорящих наказаний как замены тюремного заключения, утверждая, „что действительно не так с позорящими наказаниями, я считаю, так это то, что они глубоко пристрастны: когда общество избирает их, оно выбирает сторону тех, кто подчиняется нормам, скорее обеспечивающей стабильность общины и социальной дифференциации, нежели индивидуальность и равенство“».

Либералы, согласно Марте Нуссбаум, «утверждают, что западные правовые системы не могут поддерживать идею применения позорящих наказаний, поскольку они уже „артикулировали разницу между позором и виной. Позор <…> относится к чертам человеческого характера, в то время как вина характеризует действие“.» Соответственно, они выдвигают пять возражений против позорящих наказаний как санкции:

Цель позорящих наказаний — задеть человеческое достоинство: "они не наказывают за преступное деяние как таковое, скорее, они «обозначают девиантную идентичность для других, они унижают человека, характеризуя его как плохого и создавая „испорченную идентичность“». Позорящие наказания лишают индивида основной добродетели, превращая его в своеобразного под-индивида и лишая его возможности искупления вины и возвращения в общество."

Позорящие наказания являются видом «правосудия толпы, поскольку они подталкивают публику к наказанию преступника, и таким образом не могут считаться наказанием, заслуживающим доверия» (Джейсм Уитман).

В истории, согласно юристу и философу права Эрику Поснеру, позорящие наказания не оправдали целей, которые на них были возложены: «вместо наказания за совершённое преступление происходило наказание индивидов, бывших нонконформистами или маргиналами, от которых общество пыталось отгородиться и защититься.»

Согласно психологу Джеймсу Гиллигану (а также Дж. Брейтуэт, утверждающему, что именно стигматизация способствует рецидивному поведению), нельзя сказать, что «позорящие наказания имеют серьёзную устрашающую силу; люди, подвергшиеся публичному унижению, сталкиваются с большими трудностями при попытках вновь интегрироваться в общество, становятся отстранёнными от него и, вероятнее всего, снова совершат преступление. Они также солидаризируются внутри своей среды. Таким образом, использование позорящих наказаний скорее увеличивает количество преступлений, нежели сокращает их.»

Согласно криминалисту Стивену Шульхоферу, можно усомниться в том, «что позорящие наказания могли бы быть использованы вместо тюремного заключения за мелкие преступления, для малолетних преступников или в первый раз совершивших преступления. В действительности», «позорящие наказания будут использоваться против людей, которые освобождены от наказания вовсе или приговорены к штрафу либо условному сроку. Таким образом, позорящие наказания скорее будут способствовать ужесточению социального контроля.»[

В. Г. Короленко

"Гражданская казнь Чернышевского"

(По рассказу очевидца)

Собрание сочинений. Том 5. Литературно-критические статьи и воспоминания. Библиотека "Огонек". Изд-во "Правда", Москва, 1953. OCR Ловецкая Т.Ю. В Нижнем-Новгороде в конце прошлого века умер врач А. В. Венский, "человек шестидесятых годов", школьный товарищ П. Д. Боборыкина и даже герой одного из романов этого писателя. Было известно, что он присутствовал в качестве очевидца при "гражданской казни" Чернышевского. В первую годовщину смерти Чернышевского кружок нижегородской интеллигенции решил устроить поминки и рядом сообщений восстановить в памяти младшего поколения этот яркий, значительный и страдальческий образ. Известный земский деятель А. А. Савельев предложил и Венскому сделать сообщение о событии, которого он был очевидцем. В то время собрание в память гонимого писателя не могло, разумеется, состояться вполне "легально", и Венский отказался в нем участвовать. Но он согласился дать письменные ответы на точно поставленные вопросы, которые и были прочитаны на нашем собрании. Листок этот остался у меня, и я восстановил ответы Венского в первом издании моей книжки ("Отошедшие"). Потом, в декабрьской книжке "Русского богатства" (1909 года) была напечатана заметка М. П. Сажина о том же событии. Пользуясь этой последней заметкой, как основанием, и дополняя ее некоторыми чертами из ответов А. В. Венского, -- мы можем теперь восстановить с значительной полнотой этот поистине символический эпизод из истории русской оппозиционной мысли и русской интеллигенции. Гражданская казнь Н. Г. Чернышевского происходила, как известно, 19 мая 1864 года. О времени экзекуции, -- говорит М. П. Сажин,-- "было объявлено в газетах за несколько дней. Я с двумя своими товарищами студентами-технологами в назначенный день рано утром отправился на Конную площадь. Здесь, на середине площади, стоял эшафот -- четырехугольный помост высотою аршина полтора--два от земли, выкрашенный черною краскою. На помосте высился черный столб, и на нем, на высоте приблизительно одной сажени, висела железная цепь. На каждом конце цепи находилось кольцо, настолько большое, что через него свободно могла пройти рука человека, одетого в пальто. Середина этой цепи была надета на крюк, вбитый в столб. Две-три сажени отступя от помоста, стояли в две или три шеренги солдаты с ружьями, образуя сплошное карре с широким выходом против лицевой стороны эшафота. Затем, отступя еще пятнадцать--двадцать сажен от солдат, стояли конные жандармы, довольно редко, а в промежутке между ними и несколько назад -- городовые. Непосредственно за городовыми расположилась публика ряда в четыре--пять, по преимуществу интеллигентная. Я с товарищами стоял на правой стороне площади, если встать лицом к ступеням эшафота. Рядом с нами стояли писатели: С. Максимов, автор известной книги "Год на Севере", Павел Иванович Якушкин, этнограф-народник, и А. Н. Моригеровский, сотрудник "Русского слова" и "Дела". Всех троих я знал лично. Утро было хмурое, пасмурное (шел мелкий дождь). После довольно долгого ожидания появилась карета, въехавшая внутрь карре к эшафоту. В публике произошло легкое движение: думали, что это Н. Г, Чернышевский, но из кареты вышли и поднялись на эшафот два палача. Прошло еще несколько минут. Показалась другая карета, окруженная конными жандармами с офицером впереди. Карета эта также въехала в карре, и вскоре мы увидели, как на эшафот поднялся Н. Г. Чернышевский в пальто с меховым воротником и в круглой шапке. Вслед за ним взошел на эшафот чиновник в треуголке и в мундире в сопровождении, сколько помнится, двух лиц в штатском платье. Чиновник встал к нам лицом, а Чернышевский повернулся спиной. Над затихшей площадью послышалось чтение приговора. До нас, впрочем, долетали лишь отдельные слова. Когда чтение кончилось, палач взял Н. Г. Чернышевского за плечо, подвел к столбу и просунул его руки в кольцо цепи. Так, сложивши руки на груди, Чернышевский простоял у столба около четверти часа. В этот промежуток времени около нас разыгрался следующий эпизод: Павел Иванович Якушкин (одетый по своему обыкновению в красной кумачной рубахе, в плисовых шароварах, заправленных в простые смазные сапоги, в крестьянском армяке из грубого коричневого сукна с плисовой оторочкой и в золотых очках) вдруг быстро проскочил мимо городовых и жандармов и направился к эшафоту. Городовые и конный жандарм бросились за ним и остановили его. Он стал горячо объяснять им, что Чернышевский близкий ему человек и что он желает с ним проститься. Жандарм, оставив Якушкина с городовыми, поскакал к полицейскому начальству, стоявшему у эшафота. Навстречу ему уже шел жандармский офицер, который, дойдя до Якушкина, стал убеждать его: "Павел Иванович, Павел Иванович, это невозможно". Он обещал ему дать свидание с Николаем Гавриловичем после. На эшафоте в это время палач вынул руки Чернышевского из колец цепи, поставил его на середине помоста, быстро и грубо сорвал с него шапку, бросил ее на пол, а Чернышевского принудил встать на колени; затем взял шпагу, переломил ее над головою Н. Г. и обломки бросил в разные стороны. После этого Чернышевский встал на ноги, поднял свою шапку и надел ее на голову. Палачи подхватили его под руки и свели с эшафота. Через несколько мгновений карета, окруженная жандармами, выехала из карре. Публика бросилась за ней, но карета умчалась. На мгновение она остановилась уже в улице и затем быстро поехала дальше. Когда карета отъезжала от эшафота, несколько молодых девушек на извозчиках поехали вперед. В тот момент, когда карета нагнала одного из этих извозчиков, в Н. Г. Чернышевского полетел букет цветов. Извозчика тотчас же остановили полицейские агенты, четырех барышень арестовали и отправили в канцелярию генерал-губернатора князя Суворова. Бросившая букет, как тогда передавали, была Михаэлис, родственница жены Н. В. Шелгунова. Рассказ о цветах я слышал от одной из четырех барышень, которая тоже была арестована и препровождена к Суворову. Последний, впрочем, ограничился выговором. Дальнейших последствий история, кажется, не имела". К этому описанию "ответы Венского" прибавляют характерную черту, рисующую поведение Чернышевского на эшафоте и отношение к нему разных категорий зрителей. "Вокруг эшафота расположились кольцом конные жандармы, сзади них публика, одетая прилично (много было литературной братии и женщин, -- в общем не менее четырехсот человек){Венский дает следующую приблизительную схему: расстояние публики от эшафота было сажен восемь или девять, а "толщина кольца не менее одной сажени".}. Позади этой публики -- простой народ, фабричные и вообще рабочие. "Помню,-- говорит Венский, -- что рабочие расположились за забором не то фабрики, не то строящегося дома, и головы их высовывались из-за забора. Во время чтения чиновником длинного акта, листов в десять, -- публика за забором выражала неодобрение виновнику и его злокозненным умыслам. Неодобрение касалось также его соумышленников и выражалось громко. Публика, стоявшая ближе к эшафоту, позади жандармов, только оборачивалась на роптавших. Чернышевский, -- блондин, невысокого роста, худощавый, бледный (по природе), с небольшой клинообразной бородкой, -- стоял на эшафоте без шапки, в очках, в осеннем пальто с бобровым воротником. Во время чтения акта оставался совершенно спокойным; неодобрения зазаборной публики он, вероятно, не слыхал, так же как, в свою очередь, и ближайшая к эшафоту публика не слыхала громкого чтения чиновника. У позорного столба Чернышевский смотрел все время на публику, раза два-три снимая и протирая пальцами очки, смоченные дождем". Эпизод с цветами Венский рассказывает следующим образом: "Когда Чернышевский был сведен с эшафота и посажен в карету, то из среды интеллигентной публики полетели букеты цветов; часть их попала в карету, а большая часть мимо. Произошло легкое движение публики вперед. Лошади тронулись. Дальнейших комментарий со стороны толпы не было слышно... Дождь пошел сильнее"... Наконец, г. Захарьин-Якунин в "Руси" говорит об одном венке, который был брошен на эшафот в то время, когда палач ломал над головой Чернышевского шпагу. Бросила этот букет девушка, которая тут же была арестована. Очень может быть, что тут нет противоречия, и каждый из трех рассказчиков передает лишь разные ими замеченные моменты. Это было сорок лет назад {Писано в 1904 г.}. Народ, только что освобожденный от крепостной зависимости, считал, вероятно, Чернышевского представителем "господ", недовольных освобождением. Как бы то ни было, история старушки, в святой простоте принесшей вязанку хвороста на костер Гуса, повторилась, и картина, нарисованная бесхитростными рассказами "очевидцев", вероятно, еще не раз остановит на себе внимательный взгляд художника и историка... Это пасмурное утро с мелким петербургским дождиком... черный помост с цепями на позорном столбе... фигура бледного человека, протирающего очки, чтобы взглянуть глазами философа на мир, как он представляется с эшафота... Затем узкое кольцо интеллигентных единомышленников, сжатое между цепью жандармов и полиции, с одной стороны, и враждебно настроенным народом -- с другой, и... букеты, невинные символы сочувственного исповедничества. Да, это настоящий символ судеб и роли русской интеллигенции в тот период нашей общественности... Едва ли можно сомневаться, что теперь отношение даже простой публики к гражданской казни автора "Писем без адреса" было бы много сложнее... 1904

ПРИМЕЧАНИЯ

В настоящий том включены избранные литературно-критические статьи, воспоминания и публицистические произведения В. Г. Короленко. Как критик и историк, литературы В. Г. Короленко начал выступать в середине 90-х годов прошлого века, однако вопросы эстетики, истории литературы и критики привлекали внимание писателя с начала его творческой деятельности. Об этом говорят его многочисленные письма к писателям и начинающим литераторам, а также дневниковые записи. Большое общественное и историко-литературное значение представляют высказывания Короленко о творчестве молодого Горького, Серафимовича и целого ряда писателей из народа (С. Подъячев, С. Дрожжин и др.). В основе литературно-критических взглядов Короленко лежат традиции русской революционно-демократической критики прошлого века. В своих статьях и рецензиях Короленко выступал непримиримым врагом литературной реакции. Литературно-критические статьи Короленко были направлены против декадентских и упадочнических литературных теорий. Он воссоздавал в своих статьях образы Гоголя, Белинского, Чернышевского, Салтыкова-Щедрина, выступал поборником принципов критического реализма. По своим эстетическим воззрениям Короленко принадлежал к тому демократическому лагерю в литературе, который с начала нынешнего века возглавлялся А. М. Горьким. При всем том литературно-критическая деятельность Короленко не свободна от известного субъективизма, недооценки философской самостоятельности гигантов революционно-демократической мысли, не лишена отдельных исторических и литературных неточностей. Мемуарные статьи Короленко дополняют его критические выступления. Короленко был лично знаком с крупнейшими писателями его времени -- Н. Г. Чернышевским, Л. Н. Толстым, А. П. Чеховым, А. М. Горьким, Г. И. Успенским и др. Отличный мастер мемуарного жанра, Короленко оставил яркие портреты своих современников-писателей, имеющие не только историко-литературное, но и художественное значение. Из громадного публицистического наследия писателя в настоящий том входит лишь небольшая часть его очерков. Исполненные страстного протеста против политического произвола, очерки являлись действенной формой борьбы с самодержавием и реакцией. "Правда" писала в 1913 году: "Короленко не может пройти мимо целого ряда гнетущих явлений русской жизни, порожденных господством реакции, он тоже "не может молчать" и возвышает свой протестующий голос" ("Дооктябрьская "Правда" об искусстве и литературе", 1937). Рисуя ужасы беззаконий царской полиции, разоблачая темные силы реакции, Короленко твердо верил в торжество правды, в силы народа. "Короленко счастливо сочетал в себе, -- писала "Правда" в той же статье "Писатель-гражданин",-- дар недюжинного художника с талантом и темпераментом публициста и общественного деятеля. Свое бодрое настроение, свою большую веру в лучшее будущее Короленко от юношеских лет пронес через мрачную эпоху 80-х [годов], эпоху всеобщего уныния и безверия, и через мертвую полосу реакции, и в свои 60 лет является все тем же неутомимым протестантом..."

"ГРАЖДАНСКАЯ КАЗНЬ ЧЕРНЫШЕВСКОГО"

Написано в 1904 году, напечатано впервые в сборнике статей В. Г. Короленко "Отошедшие" в 1908 году, окончательную обработку получило во втором издании этого сборника в 1910 году. Вошло в Полное собрание сочинений В. Г. Короленко 1914 года.

Накануне отъезда в Сибирь состоялась гражданская казнь Чернышевского на Мытнинской площади в Петербурге.

Это было 19 мая 1864 года. Всю ночь ставили помост, выкрасили его черной краской. На этом эшафоте возвышался столб, от которого тянулись цепи. С раннего утра сюда бежала толпа. Было много учащейся молодежи. Студенты института инженеров путей сообщения, переодетые в штатское платье, привели с собой маленькую девушку Марию Петровну Михаэлис. Юноши окружили ее и скрыли от глаз полиции, чтобы не было видно, что в руках у девушки большой букет красных роз.

Подъехала черная карета, окруженная жандармами с саблями наголо. Появились два палача в красных рубахах, вывели из кареты под руки бледного человека в черном пальто. Повесили ему на грудь доску с надписью "Государственный преступник". Возвели по ступеням на эшафот. Царский чиновник прочитал приговор. После этого палач поставил Чернышевского на колени и переломил шпагу над его головой в знак лишения всех прав. Только в этот момент судорога прошла по спокойному лицу Чернышевского, а в толпе воцарилось мертвое молчание. Затем "государственный преступник" был подведен к позорному столбу и привязан к нему цепями.

Таков был обряд, шедший из глубины средневековья и предназначенный для устрашения народа. Только просчиталось царское правительство. Совершенно неожиданно для полиции к ногам Чернышевского были брошены красные розы. В этот момент лицо Николая Гавриловича просветлело, и он с улыбкой кивнул в ту сторону, откуда был брошен букет. Позорный обряд превратился в публичное торжество. Толпа заволновалась, к эшафоту стали пробираться люди, желавшие проститься с Чернышевским. Жандармы схватили девушку, бросившую цветы. Она была выслана из Петербурга. Чернышевский не простоял у столба положенного времени. Его поспешили свести с эшафота, посадили в карету, и, вопреки правилам, по которым арестованного везли шагом, жандармский офицер скомандовал: "Рысью!"

Лошади помчались. А люди бежали за каретой, кричали: "Прощай, Чернышевский!"

И в окна кареты летели новые цветы. Они остались лежать на мостовой, заливаемые весенним дождем, такие же свежие и прекрасные, как чувства, побудившие дать Чернышевскому вместе с последним "Прости!" обещание никогда не забывать его заветов.

В этот день преподаватель технологического института А. Н. Моригеровский вместе со своей женой бережно вел под руки едва ступавшую после бессонной ночи Ольгу Сократовну. С бесконечной любовью принял Моригеровский, находившийся под негласным надзором полиции, из рук жены Чернышевского дорогой подарок - медную дощечку от двери последней квартиры Чернышевских с надписью: "Николай Гавриловичь Чернышевскiй" * .

* (Она хранилась у него много лет и сохранилась до нашего времени. )

Ольга Сократовна! Вы видели: никакого позора! Чествование получилось,- говорил он.- Сколько цветов!.. Вернется Николай Гаврилович!